Традиционно "Фальстафа" ставят как элегически-печальную пьесу о стареющем рыцаре, забывая, что сам Верди более всего ценил в первоисточнике - шекспировских "Виндзорских насмешницах" - его грубый, площадной, фарсовый юмор, за которым нет никаких "вторых" и "третьих" планов, но есть неистребимая жизненная сила.
Яркий, карнавальный, полный искрометного юмора спектакль "Геликона" - это и разрушение старых штампов воплощения и восприятия, и просто чистое удовольствие, раблезианский пир плоти на столе Жизни! Такого Верди Вы еще не видели!
Спектакль идет с двумя антрактами.
Продолжительность спектакля 3ч 10мин.
Отзывы прессы:
ВРЕМЯ НОВОСТЕЙ:
За пультом - экспансивный молодой грек из Петербурга Теодор Курентзис, последний ученик легендарного Ильи Мусина, настоящая находка для театра. Его стараниями труднейшие восьмиголосные ансамбли кажутся прозрачными, а оркестр на равных принимает участи в сценической круговерти.
Но главное все-таки не музыка, а то, что каждый такт партитуры и каждый сантиметр крохотной сцены заполнены комедийным действием, буффонным сладострастием и перевертышами.
ИЗВЕСТИЯ:
Архисложная опера суперстарого Верди сделана легко, весело. Она идет по-итальянски, но редко когда появляется возможность поднять голову от происходящего на сцене и прочитать "бегущую строку". Другая досада: все время хочется смотреть на дирижера, вулканически темпераментного Теодора Курентзиса, который, замечательно ведя оркестр, поет и играет свой отдельный спектакль в спектакле.
ЕВГЕНИЙ ЦОДОКОВ (музыковед, автор-составитель Оперной Энцилопедии, 2002 г.):
Дмитрий Бертман поставил хороший спектакль в Геликон-опере. Без эпатажного радикализма. Ибо сам по себе сюжет и текст последней оперы Верди весьма эпатажны. Буйной фантазии Бертмана почти ничего не надо здесь добавлять.
Иногда режиссер позволяет себе пошутить просто так, вводя прямые исторические анахронизмы. Безо всякой задней мысли и не злоупотребляя этим приемом. Ну чем еще, кроме как игрой слов, можно объяснить, что Форд выезжает на автомобиле с крупной надписью "Форд"?
К лучшим сценам постановки следует отнести классический буффонный финал 2-го действия, а также заключительную картину оперы, где фантазия Бермана начинает бить через край.
Эротизм - еще одна черта, пронизывающая все действие. Тут Бертман, разумеется, тоже в своей стихии, хотя где-то, быть может, и пережимает. Громадный гульфик, переходящий как эстафетная палочка от одного персонажа к другому - остроумная находка.
