Название “Манон Леско” появилось в афише Большого театра впервые, причем, по инициативе Анны Нетребко и Юсифа Эйвазова, выбравших оперу Джакомо Пуччини для своего дебюта в Большом. Теперь любовный бестселлер по мотивам "Истории кавалера де Грие и Манон Леско" аббата Прево будет идти в Москве сразу в двух версиях: в Музыкальном театре К.С. Станиславского и Вл.И. Немировича-Данченко - “Манон” Жюля Массне, в Большом театре - “Манон Леско” Джакомо Пуччини. Спектакль поставили режиссер Адольф Шапиро, дирижер Ядер Биньямини (Италия), хореограф Татьяна Баганова и художник Мария Трегубова.
Лолита-Нетребко создает всем своим взрослым существом беспечный образ юности
Надо заметить: что в репертуаре Анны Нетребко есть обе девицы Манон: французскую она исполняла в Вене, в Лос-Анжелесе, в Берлине, итальянскую выучила вместе с Юсифом Эйвазовым в Римской опере под руководством Риккардо Мути. В этом году супруги исполнили “Манон Леско” в Зальцбурге в концертном варианте. И то, что на сцене Большого они предстали спаянным дуэтом Манон и де Грие, чувствующим всю музыкальную нюансировку, артикуляции и веристские детали партитуры Пуччини, было очевидно с первых же нот. Именно этот твердый вокальный граунд придал премьере тот высокий музыкальный градус, который поначалу, казалось, недостижим. Чрезвычайно интересная в фактурном смысле работа дирижера Ядера Биньямини, сумевшего “осветлить” тяжелый пуччиниевский оркестровый массив, дать поиграть легким тембрам деревянных и скрипок, вывести на поверхность изящество мадригалов и барочных менуэтов, отсылающих к любовной буколике куртуазных времен, и тут же - надрывная экспрессия веризма, без дешевого мелодраматизма. Но все эти достоинства оркестровой работы открылись не сразу. Поначалу звук оркестра показался тускловатым, хоры расходились с оркестром, вокальные партии гасли где-то в глубине сцены. По ходу спектакля музыкальная картина постепенно выровнялась, заполнив финал с умирающей в пустыне героиней роскошной звуковой картиной, пульсирующей траурным рокотом литавр. И что существенно - пуччиниевский оркестровый гигантизм под руководством Биньямини не поглотил в спектакле ни одной арии, оставаясь все время внятным и сбалансированным по звуку.
По режиссерскому решению Адольфа Шапиро все интермеццо оркестра сопровождались в спектакле экранными письменами, через бегущие на экране буквы дневника де Грие соединившими на сцене разные миры: архетипический (воспоминание) и чувственный, экстатический. Сам спектакль оказался переполненным условными, метафорическими образами: белый “игрушечный” макет неведомого города, среди крыш и стен которого по “лилипутским” улицам передвигались странные существа в одеждах диковинного кроя, сочетающих красно-зеленые цвета, старинные панталоны и кеды. Вместо солнца над крышами летал бумажный воздушный шар. Это мир детства - беспечный Эдем, среди обитателей которого появились пуччиниевские герои - Манон-Нетребко в белой вязаной шапке, нимфетка с куклой в руках, и романтичный де Грие-Эйвазов. Тенор с первой ноты растягивал каждый звук, придавая значение каждому слову, которое обернулось для него роковой любовью. Лолита-Нетребко “порхала” по сцене, создавая всем своим взрослым существом беззаботный образ юности. Стремительная “карточная” игра между братом Манон (Эльчин Азизов), напоминающим Мефистофеля, и Жеронтом-стариком (Александр Науменко) вписалась в общий метафоризм спектакля.
Нимфетка, доставшаяся старику, попала в кукольный мир, где она сама - “кукла”. Ее гигантский “двойник” - кукла под колосники - еще одна метафора спектакля. Теперь уже не беззаботная, а в образе “травиаты” - Манон скучает среди гигантских бусин-шаров самыми разными способами: наводит белила и помаду, танцует с экстравагантным Учителем танцев (Марат Гали), обряженном в балетную пачку, поет свою арию, балансируя, как акробатка, на шаре. Кукла моргает. И кажется, что опера Пуччини безнадежно увязла в неживом метафорическом языке спектакля - в этих условных пространствах макетов, шаров, треугольников. Но появляется на сцене Эйвазов-де Грие, и героиня Нетребко в дуэтах с ним “оживает”, хотя их сцены любви полны не привычного оперного пыла, а внутренней экстатики. Они поют медленно, почти по буквам растягивая слова, иногда форсируя звук, но добиваются того, что в спектакле постепенно включается эмоция. Пространство сцены освобождается: в третьем действии на сцене остается только люк, из которого вытягивают измученную арестантку Манон в потрепанном “травиатовском” платье, и бумажный кораблик - образ надежды на возвращение в утраченный Эдем. Финал спектакля - пустая коробка сцены, медленно наполняющаяся чернотой - надвигающейся смертью Манон. И здесь вдруг открылась высота, к которой стремится опера Пуччини: любовь и смерть, как целое, как транс, как невозможность быть друг без друга. Поют только двое - Нетребко и Эйвазов, в исступлении от того, что происходит. Манон медленно умирает: буквы на экране растекаются чернилами, голос ее фиксирует каждый миг этого ужаса - надвигающейся смерти, холода, темноты. Драматургия сцены строится как аффект смерти и любви, и каждая нота звучит здесь как крик - обоих, и Манон, и де Грие. Режиссер и оставил их вместе, по одну сторону занавеса, метафорически отделив вечное от бренного.
В минувшие выходные на исторической сцене Большого театра состоялась премьера оперы “Манон Леско” Пуччини в постановке Адольфа Шапиро. Эта партитура самого прославленного уроженца итальянского города Лукка никогда прежде не звучала в главном театре страны, но масштаб события определил состав участников: заглавную партию спела Анна Нетребко. Накануне премьеры примадонна встретилась с представителями прессы и рассказала, чем обусловлен ее выбор оперы Пуччини, а не Массне.
Владимир Урин рассказал присутствующим, что устал отвечать на шквал телефонных звонков после анонсирования спектакля с участием Анны Нетребко и ее супруга, Юсифа Эйвазова. Гендиректор отметил, что после спектакля 22 октября он намерен обсудить с примадонной дальнейшие планы. Сама Нетребко заверила публику, что вернется, чтобы спеть Манон в будущих сезонах.
Семейная пара поддерживает друг друга не только в партнерском отношении, но и на пресс-конференции. Оба с восторгом отозвались о работе режиссера Адольфа Шапиро. "Опера очень интересно решена, а поставить ее не так просто. В ней абстрактный разорванный сюжет. Живьем она исполняется крайне редко в том числе и потому, что трудно найти подходящих исполнителей. Это одна из самых моих любимых опер Пуччини, очень сильная, драматичная, про любовь. Я с восторгом и счастьем ее исполняю. Особенно приятно это делать с таким страстным партнером".
Нетребко рассказала, что в ее понимании образ Манон давно обрел законченные формы. "Мое видение характера этой женщины не сильно меняется от постановки к постановке. Все, что нужно знать о ней, написано в музыке. Какие-то мелочи можно добавить. Можно, например, сделать ее более опытной с самого начала, а можно сыграть невинной - эти исходит из задумки автора спектакля. Манон может быть любой национальности - это не важно. Важно, что она вызывает у мужчин определенные эмоции - бурные, страстные".
Певица также объяснила, что не рассматривала перспективу спеть “Манон” Массне, так как считает, что партия в этой опере более молодежная. "Она замечательная, интересная. Я очень часто ее исполняла, но в какой-то момент переросла. Также я не уверена, что Юсиф подходит для партии де Грие. В опере Пуччини от студентов, о которых говорится в либретто, ничего нет. Даже в первой сцене встречи звучит тяжелая музыка, медленная, без юношеского задора, как у Массне. Пуччини рассчитывал на других певцов". Супруг Нетребко подтвердил эти слова: "Де Грие у Массне менее драматичный, такой легкий образ. У Пуччини же более степенный. Возможно, технически я бы и смог это исполнить, но это выглядело бы как слон в посудной лавке".
Юсиф Эйвазов инициировал тему проведения трансляции для всех желающих, которые не смогут посмотреть спектакль в Большом театре. По словам Владимира Урина, 23 октября по телевидению покажут запись, сделанную накануне. Таким образом охват аудитории расширится до регионов.
Оба солисты отметили трудности, связанные с акустическими особенностями исторической сцены. "Этот спектакль с крупными, массивными декорациями. Звук не возвращается, и приходится работать вдвойне. Первые два репетиций были связаны для нас с шоком, а потом мы свыклись с этим", - сказала Нетребко. "Просто надо было с самого начала довериться своим ощущениям. Сцена действительно сложная, и пытаться ее озвучить - гиблое дело. Надо петь своим обычным голосом", - поддержал Эйвазов.
Постановщики поставили перед парой непростые задачи, одна из которых связана с решением финального акта. Лилипутский белый город, гигантская движущаяся кукла-пупс и увеличенный в десятки раз белый и черный жемчуг - все сложные декорации исчезают, и де Грие вместе с Манон оказываются в пустом кубическом пространстве, грани которого покрываются переведенными с итальянского репликами двух героев.
"Для классического певца сыграть эту сцену - неподъемная задача. Здесь нет ничего, за что можно было бы зацепиться. Нет стула, на который можно сесть, нет песка, с которым можно поиграть. Остается только интерпретация и голос. На белом фоне чернилами пишется синхронный перевод того, что мы поем. Когда читаешь это, трагедия проникает внутрь тебя намного острее. В четвертом действии - самая красивая музыка. У меня текли слезы из глаз. Со мной настолько редко это происходит. Я совершенно забыл, что нужно контролировать эмоции, ведь это все отражается в голосе. Мне показалось, что мы действительно с Анной находимся в пустыне, и это последние мгновения жизни. Такой опыт дорогого стоит", - сказал тенор.